Следующее крупное село на Владимирском почтовом тракте — Новоселки. В те времена — волостной центр. Почтовой или ямской станции в нем не было — от Зяблицкого погоста по тракту всего около 13 — 14 верст, а станции стояли с интервалом в 30. Большинство путников проезжали через Новоселки без остановок, а мы остановимся — это мои родные края по материнской линии.

Новоселки стоят на холмах над речкой Малая Кутра.

Дорога выныривает с очередной возвышенности, и тут путнику открывается картинный вид. Красавица-церковь в Новоселках поставлена так, что она и встречает путешественника, и еще километра три смотрит ему в след, когда тот Новоселки уже проехал.

Пока едешь по селу, храм плывет над домиками.

Кстати, найдите время посмотреть на восстановленную Казанскую церковь. Она была построена в 1802—1810 годах на средства главным образом крестьянина Якова Вавилова, который для росписи церкви купил у помещика деревни Ишутино крепостного художника Самарина. Живописец более двух лет постился, вел благочестивый образ жизни и все это время писал иконы, а также с помощниками занимался росписью стен храма. За добрую работу он был отпущен Вавиловым на волю. В советские годы в храме был клуб, а потому утраты были огромными…

Церковь стоит на мысу над рекой и потому отовсюду видна. На колокольне есть часы с переливчатым боем. Особенно красива она в зимний закат, когда раскаленная докрасна полоса закатного неба уступает ночи, наливающейся синевой сумерек. Нам в один день проездом повезло это увидеть. По семейному преданию, мой прадед венчался в этой церкви с прабабкой, а не в приходской в Глебово.

Новоселки были богатым селом, мануфактурным, и явно приносили доход своему хозяину — графу Гудовичу, который владел и всей округой. Блестящий генерал-майор и тайный советник Андрей Иванович Гудович (1782 — 1867) был героем всех войн России в начале XIX века, а на Бородинском поле получил тяжелейшую рану, которая не помешала ему дожить до 1867 года. В одном из эскадронов под командованием Гудовича служил в чине корнета известный в будущем литератор Фаддей Булгарин, оставивший следующую характеристику своего командира:

«Граф Гудович … соединял в себе все достоинства любезного светского человека со всеми похвальными качествами воина и просвещенного патриота».

Генерал Гудович, несмотря на многие годы, проведенные в бивуаках, казармах и военных походах, был склонен к роскоши. Уволившись со службы по ранению, он женился на вдове боевого товарища и начал вести расточительный образ жизни, что вовсе не означало, что он щедро сыпал блага на кормившие его села. Например, крестьяне Новоселок сами строили храм, а первая школа появилась тут в 1868 году и была земской. Современник графа Булгаков вспоминает: «Приехал граф Гудович Андрей, что женат на Мантейфельше; она довольно странно одевается, на лакеях их медвежьи кивера, а на кучерах — шуба в 12 тысяч рублей. Эдак скоро убухает богатство, оставленное скупым его отцом, фельдмаршалом». Его наследницей была дочь Анна (1818 — 1882).

Она была замужем за князем Николаем Ивановичем Трубецким (1807 — 1874), который по линии отца приходился двоюродным дядей Льву Толстому и четвероюродном братом Александру Пушкину. По воспоминаниям современницы Марии Лопухиной, Трубецкой был «очень красивым молодым человеком, ума довольно посредственного, но славный малый и к тому же владел пятью или шестью тысячами крестьян». Так как князь очень любил философствовать и даже издавал брошюрки, у них нашлись известные читатели и рецензенты. Герцен называл Трубецкого «глупым», Аксаковы и Некрасов смеялись над ним, Тургенев изобразил его в образе князя Коко в своем романе «Дым», а Лев Толстой посетивший дядю во Франции, назвал его «глупым и жестоким».

Новосельская волость, в большей степени принадлежавшая Трубецким, нуждалась в больницах и школах. Здешнее население чахло над выделкой металлических изделий, а селения, где стояли личильни (от слова «лик», «лицо») — шлифовальные мастерские — называли «вдовьими», так как мужчины там не доживали до тридцати и умирали от туберкулеза и легочных болезней. На их место у колеса и диска вставали осиротевшие сыновья, старшим из которых было чуть больше 10 лет, исходя из традиции этой местности жениться в 18 — 20 лет. Шереметевы, владея Ворсмой и Павловым поддерживали своих крестьян, открывая социальные учреждения — школы, больницы, приюты для сирот и дома милосердия. А Николай Иванович и Анна Андреевна, поженившись в 1837 году, в начале 1840-х годов уехали жить во Францию, в свое шато Бельфонтен рядом с Фонтенбло, где князь писал философские статьи, а княгиня увлекалась спиритизмом и пропагандировала атеизм. Общественная деятельность их не увлекала. В марте 1869 года, через два года после смерти генерала Гудовича, они продали эти имения Выкупной казне, то есть государству.

Но вернемся в центр Новоселок. Старый мост через Малую Кутру был по тракту чуть правее, чем современный (если ехать со стороны Нижнего Новгорода — как раз рядом с современным сельсоветом). Вот этот дом и старое дерево на берегу речки, может еще помнят деревянный мост, который рухнул в ноябре 1959 года вместе с пассажирским автобусом. После той трагедии, в которой погибли люди, был построен железобетонный мост, а дорогу спрямили и подняли.

Путники XIX века останавливались в центре села перед мостом на постоялых дворах и в харчевнях. Обычной причиной была усталость лошадей от местного рельефа и состояния дороги в непогоду или межсезонье. Те, у кого не было времени жалеть себя и упряжных, пролетали через Новоселки. Таких было большинство — из всех воспоминаний о селе остались только скупые строчки о лавках с металлическим товаром и богатом еженедельном базаре, который не уступал Озябликовскому. А между тем центр Новоселок был красив — тут собрались каменные дома разжившихся на кустарном производстве крестьян. Жаль, что состояние их плачевно: все дома-красавцы оказались брошены.

Вот этот деревянный дом имеет пристрой со странным каменным колодцем, но приковывает взгляд своими наличниками. Их делал тот, кто знал художественную резьбу, применявшуюся на иконостасах, например. Окрашены наличники в тревожный багряный цвет.

Но попадаются и традиционные для этой местности. Вот, например, наличники «водные» — на них преобладают символы воды и змеи.

Выезжая из Новоселок дальше по тракту, оглянитесь или хотя бы посмотрите в зеркало заднего вида — вам вслед смотрит Казанская церковь. Вы будете видеть ее почти вплоть до следующего населенного пункта — современного Беляйково, пока дорога не пойдет легким изгибом.

На самом деле, на карте 1850 года и даже в относительно недавнем прошлом, тут все было немного не так. Сегодняшнее Беляйково состоит из трех деревень — Светицкой, Солнцевой и Беляйковой, а также из села Глебова, которое является единственным из этих четырех населенных пунктов, стоящим именно на тракте. На карте село даже не подписано.

В Глебово, по описаниям недалеко от погоста, у тракта стоял храм Дмитрия Солунского, построенный в 1832 — 1834 годах и разрушенный до основания через сто лет. Он был обычной провинциальной архитектуры. Думаю, проезжающие привычно крестили лбы, а пешие ломали шапки. В этом храме крестили моего деда Петра Алексеевича Зайцева, рожденного в 1915 году.

Говорят, кирпич разбивали в крошево и использовали при строительстве автомобильной дороги, идущей сейчас по тракту. В детстве я видела в некоторых домах в Светицком большие храмовые иконы в ризах — бабы таскали их из церкви по домам, чтобы спасти хоть что-то. И стояли образа в красных углах, занимая их полностью и поблескивая окладами из-за тюлевой занавесочки. Уничтожение церкви не мешало местным по старой памяти и в советские годы отмечать Владимирскую — 3 июня и 6 июля.

А вот погост еще есть — там упокоилась моя прабабка Анна Ивановна Зайцева (в девичестве Соколова), а еще раньше, видимо, и более старинные родственники по материнской линии. Зайцевы жили в старинной части деревни Светицкой, у оврага под лесом. Сейчас Светицкая — просто удаленная улица села Беляйково. Прадед Алексей Михайлович Зайцев был крестьянином-самоучкой, то есть сам выучился читать и писать, а также счету. Он выписывал себе дешевые книги сытинской типографии и составил небольшую домашнюю библиотеку, часть которой сохранена. Благодаря этому он стал не кустарем-надомником или работником личильни, как все вокруг, а помощником управляющего в Новоселках при филиале ворсменской фабрики Завьяловых. На службу ходил в Новоселки как раз по тракту — час пути бодрым шагом, в непогоду чуть дольше, а если кто подвезет — так вообще удача.

Осталось предание, что в 1910 году Алексей Михайлович сделал предложение в Новоселках барышне из состоятельной крестьянской семьи. Фамилию барышни семейная память не сохранила, но зато история сватовства осталась: богатый отец выставил потенциального зятя из дома с советом искать невесту по себе и своему кошельку. Доходы и правда были скромными, дом старый, а на руках две незамужние сестры и слепая мать. Через год прадед поехал с соседом сватать тому невесту в Голенищево, а там увидел и сосватал себе младшую дочь из бедняцкой крестьянской семьи Соколовых — бесприданницу и далеко не красавицу Анну. И отказа не было.

В 1912 году Алексей Михайлович поставил новый большой дом, а потом один за другим родились трое детей — Василий, Петр и Клавдия. Жили побогаче соседей — к праздникам избу прибирали наемные работницы, была нянька для детей.

После революции прадед оказался в комитете при фабрике. Остались записи, что он ездил в 1918 году в уездный город Муром просить угля для производства. В 1919 году он был призван в Красную армию. С войны прадед писал трогательные письма прабабке на вырванных из какого-то учетного журнала листах. Я их храню — им скоро сто лет.

«Милого друга Анюту» просил учить детей, сохранить посаженые им груши и не колоть корову, как бы не было тяжело — ради молока детям. Известно, что на учение детей были оставлены даже не деньги, которые обесценивались со сменой режима, а золотые монеты — их можно было с некоторой осторожностью продать… Прадед пропал без вести в мясорубке Гражданской войны. Из троих детей мечту отца осуществил только мой дед — он уехал в Павлово, закончил там педучилище, поступил в Горьком в институт и стал учителем.

Сейчас из всех прадедовых дел остался людям выкопанный им на краю своего земельного надела колодец с вкуснейшей водой. Воду там берут всей деревней. Интересен способ крепления ведра на черпальной жерди — крюком «поросячий хвостик». Человек посторонний и не сразу поймет, как пользоваться 

После Глебова Владимирский почтовый тракт бежал без особо сложных подъемов и спусков — отныне путникам досаждали низинки с лесными речками и крутые повороты в лесной чаще — начинались Муромские леса, известные еще в сказках своими разбойниками  Сейчас дорогу спрямили и подняли, но леса никуда не делись — местами красивы эти островки старой Мещеры.

Через тридцать верст после Зяблицкого погоста мы прибыли на станцию в деревне Нехайка, которая сегодня входит в состав села Филинское, которое разрослось, как и Беляйково, за счет кучно расположенных деревень. Первой вам по пути в черте села попадется деревня Филинская, которая на самом деле была Фолинской, потом погост Кубов — большое кладбище с часовней в центре села, а закончится деревней Нехайкой, что стоит на тракте, и деревней Турловой, уходящей чуть в сторону, к лесу.

Собственно, из всех этих селений интересны только Кубов погост, который мы не стали фотографировать, так как я не считаю кладбища местом для фотосессий, и бывшая деревня Нехайка.

Погост Кубовский существовал уже в начале XYII столетия. В писцовых книгах 1629 — 1639 годов сообщается, что на погосте имелась ветхая деревянная церковь во имя пророка Ильи. Строена она на средства попа. По писцовой книге 1676 года деревня Фолинская входила в состав прихода Кубовского погоста, и в ней числилось два крестьянских двора. Кубов погост после Зяблицкого — уже второй на этом тракте после выезда из Нижнего Новгорода по дороге в Муром. И погост в старинные времена не означал кладбища — это было место на пересечении дорог, где было удобно «гостить», то есть торговать, проводить ярмарку. Для освещения такого участка часто ставили часовню или церковку, рядом поселялся притч, начинало расти кладбище. Торг со временем уходил или переносился в другое место, оставалась церковь да могильные кресты. Не все погосты разрослись в большое развитое село, как тот же Зяблицкий погост.

Так выглядит подъем в сторону Нехайки. Современное дорожное строительство наверняка сгладило его. По словам стариков, тут был знатный овраг с крутым подъемом и регулярно оползавшей гатью.

Доподлинных упоминаний о разбойниках в муромских лесах на нашем берегу Оки в XIX веке в попавшейся мне библиографии я не встретила. Есть только упоминания о нападении волков на путников зимой и бесконечные легенды о кладах, спрятанных на лесных гривах (возвышенностях, поросших лесом), где разбойники скрывали награбленное, а для пущей недосягаемости непременно прикладывали к золоту невинную душу убиенного. Говорят, клады эти и сейчас в лесах манят желающих, оборачиваясь то зверем, то человеком, которые оказываются в неурочном месте в неурочное время. Как увидите такое в здешнем лесу — бегите прочь, клад вас морочит 

Зато в начале XVIII века лихих людей тут было с избытком. В июне 1721 года на сенных покосах у речки Теши на мосту разграбили охраняемый обоз, шедший из Пензы в Петербург с 24 тысячами рублей серебром и медью. Удалось взять нескольких сознавшихся — все были местными крестьянами и даже не сказать, чтоб бедными: имели дома с подклетью, по несколько лошадей и коров, запасы зерна и неплохие наделы земли. Откровенной голытьбы в их рядах не было. Разумеется, выловили, кого смогли, да отправили с рваными носами в Сибирь, а семьи пустили по миру.

Интересно, что «воры» из числа бежавших преступников, солдат или крестьян прятались не только на этом берегу в лесах, но и стремились уйти на тот берег Оки. Перевоз у Мурома им был опасен — могли признать и тогда не миновать наказания. А вот перевоз у Козьмодемьянского погоста под Жайском их частенько выручал. По крайней мере, все встреченные у историков описания допросов на то указывают. Сговорчивые там были паромщики  Переправился и растворился в лесах.

Или вот тоже случай был. В 1735 году на Пасху у села Карачарово встали струги банды, состоявшей из сотни бывших работных людей Вышенской пристани (в Шацком уезде) и начали грабить окрестности. Банду истребляла Канцелярия розыскных дел подполковника, рязанского дворянина Емельяна Реткина, которая в начале 1720-х годов сформировалась близ Твери, а в 1730-е годы превратилась в главный орган борьбы с разбоями в провинции и стала дислоцироваться преимущественно в Нижнем Новгороде.

Источник