За четыре зимних дня мы проехали Владимирский почтовый тракт — от Нижнего Новгорода до Мурома. До Богородска он полностью совпадает со Старо-Московским, а после — уже самостоятельно бежит вдоль Оки через леса, богатые села и барские усадьбы. Путешествовали мы на полурессорной повозке марки УАЗ с навигацией от генерала Менде версии 1850 года Владимирский почтовый тракт начинался у Арзамасской заставы в Нижнем Новгороде и до шереметевской усадьбы в селе Богородском полностью совпадал со Старо-Московским трактом, который мы уже описали. Поэтому начнем путевые записки с отъезда от шереметевской усадьбы. Если на дворе был бы тот самый 1850 год, то хозяин богородского имения, представитель нетитулованной шереметевской ветви и далеко не душка по характеру Сергей Васильевич отпустил бы несколько крепких ругательств в адрес своей графской родни — их имения располагались дальше по тракту  С этим милым напутствием мы бы и выехали дальше по Муромке, как называли тракт в народе.

Выезд из Богородска по Владимирскому почтовому тракту сохранился — это улица Калинина, выходящая на современную касимовскую трассу, которая обходит райцентр. Так что тут плутать не пришлось. По выезду из городка ловим немного простора.

Чуть проехав от Богородска сразу попадаешь в Алешковскую ямскую слободу. Встречаются упоминания, что она обслуживала сразу две дороги — и Старо-Московскую тоже. Тут был постоялый двор, можно было заночевать, пообедать, дождаться лошадей и даже купить незамысловатые изделия из кожи — ремни, кошельки (все, как сейчас!). Жалоб на Алешковскую станцию, в отличие от Доскинской, мне не попадалось. Сказывалась близость крупного и богатого села, которое обеспечивало снабжение провизией и подстраховывало с постоем.

Кстати, станция была прямо за современным знаком населенного пункта, справа при въезде.

Под ямской двор обычно выделялся участок размером либо 60 на 80 либо 100 на 100 метров. Так же определялись земельные наделы под дворы ямским охотникам, для их огородов и нужд. Долгое время ямская станция выглядела следующим образом: несколько изб, конюшен и сенников. Так и выросла слобода.

Соседом станции было кладбище, на котором в 1850 году стояла часовенка, а за оврагом было само селение. В 1869 году в слободе была построена церковь Смоленской иконы Божией матери.

За храмом стоит интересный старый дом. Сейчас в нем воскресная школа. Что было раньше — мы не знаем.

Рядом есть еще одно подобное здание, однако оно огорожено забором и его сфотографировать не получилось. Думаю, тоже имеет отношение к церкви. Кстати, пока мы там гуляли, приехал батюшка на УАЗе и начал расспрашивать об особенностях эксплуатации авто   Ответив на его вопросы, мы поехали дальше.

После деревни Теряево мы свернули направо, чтобы посетить имение Бестужевых-Рюминых в Кудрешках. Так было принято в XIX веке, когда с родней виделись не так часто из-за больших расстояний. Заглядывали, проезжая мимо на своих лошадях — с почтовыми так не пошалишь. У особо радушных хозяев этот заезд «на полденька» превращался в недельный постой с бесконечными застольями и чаепитиями, музыкальными вечерами в гостиной или даже охотой — это уж кто во что горазд. Да и как уехать, чтобы не обидеть? Приходилось читать воспоминания жертв родственного гостеприимства, когда один обед губил все планы и дела на несколько дней  Встречались и дневниковые записи, когда помня о поручениях и делах, старались объехать слишком радушного родственника, рискуя навлечь на себя его вековую обиду 

В Кудрешки было бы интересно заехать в период с 1804 по 1816 год. Там жило небогатое многодетное семейство: отец — скромный бывший городничий в уездном Горбатове, матушка-домоседка и пятеро сыновей. А младшенький — декабрист, в 1826 году вошедший в пятерку казненных.

Пруды, пусть и занесенные снегом, читаются также явно в селении, как и старый барский парк с вековыми дубами, лиственницами и липами. Кудрешки встретили нас тревожным мглистым небом. Так и рожденный здесь внес тревог и горя в жизнь своей семьи.

В указанные годы мы застали бы хозяев в счастливом расположении духа. Павел Николаевич Бестужев-Рюмин, бывший городничий уездного города Горбатова в течение восемнадцати лет занимался питейными откупами, закладывал земли, крепостных, и выйдя в отставку в 1804 году, полностью посвятил себя делам усадьбы, наконец-то променяв казенную квартиру в окском городке на собственный угол. Кудрешки ему достались от матери в плохом состоянии, но сколоченный капитал помог поправить дело. Словом, тут было все для уютного проживания супруги и пяти сыновей.

Парк, как и сегодня начинался ещё в сельце. В нем были аллеи, каскад из пяти прудов, каменный двухэтажный дом на холме, флигель – тоже каменный и в два этажа, хозяйственные постройки. Павел Николаевич держал оранжереи и парники. Мельников-Печерский в своих «Записках о Нижегородской губернии» писал: «Плоды здешних теплиц и садов снабжают Нижегородскую ярмарку. Из заведений подобного рода заведения в Кудрёшках – лучшие в здешнем крае». Было у хозяина ещё развлечение: часто он взбирался на башню-вышку, сооружённую посреди усадьбы, и в подзорную трубу наблюдал за селом.

Мирная жизнь до того расслабила городничего голубых кровей, что он на старости лет увлекся вышиванием на пяльцах, переложив заботы об обширном хозяйстве на жену. Екатерина Васильевна была хорошей матерью и хозяйкой, а потому все у нее было в полнейшем порядке. Мальчики получили блестящее домашнее образование. Особенно матушка была привязана к Михаилу — он был младшим, нечаянным «последышком», и дома его звали на французский манер — Мишель.

Мишель родился прямо в Кудрешках в 1801 году, когда родители и не чаяли вновь склониться над колыбелью. Был крещен в теряевской церкви и, наверняка, был выкормлен местной кормилицей. Остались воспоминания, что Мишель был матушкиным баловнем и при этом имел не самые душевные отношения со строгим отцом. В 1816 году семья уехала в отстроенную после наполеоновских пожаров Москву, а Михаил продолжил образование слушателем лекций у ведущих профессоров Московского университета и выбрал военную карьеру. На службе он встретил офицеров, будущих декабристов, примкнув к ним. В 1823 году Бестужева-Рюмина приняли в члены Южного общества. В этом же году он сделал предложение пятнадцатилетней Катеньке, дочери сенатора, генерала Андрея Михайловича Бороздина.

Против брака восстали родители потенциального жениха. Причины совершенно не понятны, но осталось письмо Бестужева: «Причина образа действий моих родителей, на мой взгляд, заключается в их убеждении, что я глупец…». В итоге наметившаяся помолвка не состоялась. Михаил погрузился в декабристскую деятельность. Бестужев был одним из лидеров тайного общества, являлся сторонником кардинальных перемен и решений (например, казни царя), но при этом оставался весьма противоречивой личностью. О нем написано мало статей, современники не воспринимают его однозначно — в письмах и воспоминаниях его называют «шутом» и «дурачком».

Бетужев-Рюмин был арестован за восстание в Черниговском полку и закован в кандалы. Этой новости не перенесла добрая матушка — ее не стало как раз в конце 1825 года. Следствие выявило крайние взгляды бунтаря Бестужева. Суд присудил Михаилу и его соратникам четвертование, но этот вид казни заменили на повешение. По просьбе друга и соратника Сергея Муравьева-Апостола Мишеля Бестужева поместили в соседнюю с ним камеру смертников.  Декабрист Розен позже запишет об этом: «Михаилу Павловичу Бестужеву-Рюмину было только 24 года от роду. Он не мог добровольно расстаться с жизнью, которую только начал. Он метался, как птица в клетке… Нужно было утешать и ободрять его… В последнюю ночь Сергей в беседе с Мишелем читал вслух некоторые места из пророчеств и из Нового Завета».

Все знают историю о том, что повесить декабристов удалось не сразу — то ли навыка у палачей не было, то ли веревки гнилые, поэтому троих вешали дважды. Бестужев-Рюмин не мучился — он был казнен с первого раза. Отца не стало в том же 1826 году. В отличие от родителей других декабристов, Бестужев-Рюмин-старший не писал письма царю с просьбой о помиловании. Как вспоминали знакомые семьи, бывший горбатовский голова просто не мог поверить, что это случилось с его мальчиком…

Старые деревья парка в Кудрешках, которые окружают современный памятник Михаилу Павловичу, может, еще помнят маленького Мишеля в своих аллеях. Стоит бюст на островке паркового пруда — затее отца декабриста, когда тот еще счастливо не знал, что ждет младшего сына. И Мишель в изваянии такой уверенный в своей правоте. Вовсе не похожий на птицу в клетке.

После смерти отца Кудрешки достались брату декабриста Николаю, который тут и жил с большой семьей. Его сын Константин здесь получил домашнее образование (в 1840 году он поступил в Нижегородскую гимназию, где в числе его учителей был Мельников-Печерский), много читал, с особым увлечением – Плутарха, Карамзина и Пушкина. Константин Николаевич стал учёным-историком, членом Петербургской Академии Наук. При его участии в 1878 году в столице откроются Высшие женские курсы для будущих врачей и учителей — их назовут Бестужевскими. Ему памятника в парке его детства не поставили.

После смерти Николая Павловича в 1848 году имением управляла супруга, которая пережила мужа на 30 лет. В 1881 году Кудрешки были проданы с долгами в 20 тысяч. В 1883 году усадьба перешла к статскому советнику Александру Дмитриевичу Краснопольскому, который чудесным образом нашел в старых бестужевских бумагах рукописи самого Кулибина! Сам же он накануне революции имел неосторожность застрелить крестьянскую овцу, за что был убит ее хозяином — на пороге стояла другая эпоха…

Так как от Кудрешек до тракта не более полутора верст — мы быстро вернулись на дорогу. Следующая остановка — село Ворсма.

Когда подъезжаешь к Ворсме, то прямо с холма виден красавец — Свято-Троицкий Островоезерский монастырь, построенный в конце XVI века. Мы сейчас видим восстанавливающуюся обитель, которая не во всем повторяет свой прежний облик, а ведь создателем редкого по красоте ансамбля был выдающийся русский зодчий Павел Сидорович Потехин. Я уверена, что самая большая красота монастыря — в его расположении на острове, посреди воды.

В этой обители хранились почитаемые святыни: крест с частицей Ризы Господней и Казанская икона Божией Матери, дар прежнего хозяина окрестностей — князя Бориса Черкасского. В воспоминаниях путешественников ни разу не упоминается эта обитель в качестве пункта для посещений. Путник, нуждающийся в крове и провианте, вполне мог получить их в богатой большой Ворсме.

Остров, скорее, является полуостровом — монастырь с большой землей соединяет перешеек, обсаженный старыми липами, многие из которых пытаются уже прилечь на воду Тосканки.

Место красивое и доброе, несмотря на советское безвременье и утраты.

Если бы мы путешествовали в настоящем 1850 году, как и датирована наша карта, то владельцем Ворсмы и окрестных сел тогда был граф Дмитрий Николаевич Шереметев (1803 — 1871). Вот его портрет в молодости.

Он был единственным сыном родителей, чья история любви легла в основу романов и кинофильмов. Это наследник графа Шереметева и его супруги, крепостной актрисы Прасковьи Жемчуговой.

Отец — Николай Петрович — образованный, богатейший вельможа, в чьих руках сосредоточилось богатство Шереметевых и Черкасских (по матери). Был разносторонним человеком с довольно властным характером, обуздывать который старался всю свою жизнь. Он запросто ссорился с фаворитами императоров без надежд на примирение. «Русский Крез» был резок в общении.

А мать — ярославская крепостная крестьянка Прасковья Ивановна Ковалева (сценический псевдоним — Жемчугова), воспитанная специально для барского театра, говорящая на нескольких европейских языках, играющая на арфе и клавесине, а также обладавшая изумительным сопрано.  Она, как и Ворсма с окрестностями, пришла в руки Шереметевых с приданым своей будущей свекрови — Варвары Черкасской. Согласно оставленным воспоминаниям, была добра и обходительна.

Николай Петрович, по воспоминаниям современников, был в эпицентре внимания светских красавиц и матушек барышень на выданье. Баснословное богатство, просвещенность и приятная внешность делали из графа весьма привлекательного жениха. Однако Шереметев и свое 40-летие встретил холостым. Ясное дело — имея полный театр поющих и танцующих красавиц, граф не страдал от дефицита женских прелестей.  Более того, именно там — в актерском флигеле и крылась его зазноба — Прасковья Жемчугова, собственная крепостная.

Шлыкова была из павловских крестьян, то есть ее родители жили недалеко от Ворсмы: отец был взят Шереметевым в дом как ружейник, мать — горничной. Татьяна Васильевна, как и Параша, попала в театр с детства, была образована и весела характером. Овдовевший сразу после рождения сына граф не мог никому другому доверить младенца — так Шлыкова и осталась при мальчике нянькой.

Сам Шереметев прожил после смерти супруги только шесть лет, после чего маленький Митя остался круглым сиротой. Тут же нашлись родственники, пытавшиеся оспорить наследство у сына крестьянки да не вышло -император уважил волю покойного графа. Нянька Шлыкова, не имевшая своей семьи, была единственным добрым сердцем, которое было всегда рядом с юным графом.

Кстати, Татьяна Васильевна воспитывала в итоге и внука своей дорогой подруги Параши. Умерла танцующая нянька в 1863 году в глубокой старости и полном почтении — в доме Шереметевых у нее были свои комнаты, и ее любили как родную.

В Ворсме и Павлове у Дмитрия Шереметева не было своей усадьбы — он жил в подмосковном Кусково. Поэтому в этих крупных богатых селах жили управляющие. Вряд ли Дмитрий Николаевич ни разу не был тут лично — все же от Москвы не так и далеко, а имения процветали. Вот более поздний портрет владельца Ворсмы и ее окрестностей. Сходство с матерью потрясает.

Не самый счастливый в личной жизни и при этом крупный меценат, Дмитрий Николаевич был скромен. Читая воспоминания его сына Сергея, охотно веришь, что в Ворсме и Павлове он мог жить в доме управляющего и не ощущать себя стесненным.

«Он занимал почти всегда только одну комнату в доме. … то была комната верхнего этажа, окнами в сад, против образной. В ней проживал он несколько десятков лет. Перегородка отделяла его кабинет от уборной. Убранство комнаты было самое простое. Портретов не было никаких, исключение составлял только висевший около стола портрет Государя Александра Павловича с собственноручною его подписью: «Старому товарищу». В углу, посреди комнаты стоял красного дерева киот с образами, посреди которых находился большой крест с мощами; ими перед смертью благословила отца бабушка Прасковья Ивановна. Выезжал он очень неохотно, избегая кареты и саней, а ходил пешком ежедневно и много. Брал всегда для раздачи деньги бедным, заходил в церкви и часовни и везде его знали. Никогда не заходил в магазины и ничего не покупал для своего удовольствия Никакой потребности в роскоши у него не было. Но когда нужно было, любил, чтобы все было широко и без заминок. Лучшим удовольствием его было помогать втайне, и не любил он, когда кто подмечал», — писал о нем сын.

Сейчас через речку Ворсму перекинут мост, и она уже в черте селения. В 1850 году тут стояли мельницы и было пустое место — Ворсма начиналась за Казанской церковью. Сейчас мельниц нет, но речка, вытекающая из озера Тосканки, в этом месте не замерзает даже в -25, и потому тут так красиво в солнечный день.

Недалеко за мостом стояла Казанская церковь 1823 года постройки. Она и сейчас является сельской доминантой, если смотреть на Ворсму с горы. Жаль, что колокольни Ворсмы после реставрации так приземисты и невысоки. На старых фото они смотрятся на ярус выше.

Был в Ворсме постоялый двор, где можно было заночевать и просто поесть горячей похлебки, мяса, пирогов, выпить горячительного и, конечно, купить металлические изделия.

Земли вокруг Ворсмы были малоплодородны: сплошная глина и суглинок, и прокормиться на этой земле очень сложно. Зато это способствовало развитию Ворсмы и Павлова в крупный промысел по обработке железа, ведь в окрестностях были обнаружены болотные руды. По указу графа Шереметева в 1766 году была учреждена слесарная фабрика по производству ружей, ножей, щипцов, замков и прочего железного товара. Императрица Екатерина II своим указом от 7 сентября 1761 года ради поощрения развивающейся в Павлове и Ворсме слесарной промышленности освободила эти села от постоянной повинности, крестьянам же предоставила право торговать по всей Российской империи без особых свидетельств.

В 1810 году от имени семилетнего графа Шереметева в виде подарка были переданы императору Александру I 1200 ружей, а в 1813 году для войны с французами переданы в дар ещё 2000 ружей и 1500 сабель, изготовленные павловскими и ворсменскими мастерами.

В 1820 году своё дело открыл в Ворсме крепостной графа Шереметева Иван Гаврилович Завьялов. В 1835 году он был пожалован Николаем I 5 тысячами рублей, кафтаном с золотым позументом, и медалью с надписью «За полезное» для ношения на Анненской ленте. В 1843 году ему в Москве на Мануфактурной выставке была вручена большая серебряная медаль, а в 1862 году он получил медаль на всемирной выставке в Лондоне «За отличные образцы стального ножевого товара».

Позже, во время Крымской войны на фабрике в Ворсме начали производство полкового медицинского хирургического набора.

Сейчас в Ворсме кроме завода по производству иголок для одноразовых шприцов работают кузнецы-частники, производящие изумительной работы ножи для разных целей — хоть охотнику шкуры звериные снимать, хоть рыбаку в помощь, хоть любому в хозяйство. Мы заказывали вот такой — из булата ручной ковки, нешлифованный (потому не блестит и имеет черную неровную поверхность), с ручкой из бересты. Дорого, но того стоит. Режет консервные банки — на лезвии ни зазубринки  Два года не требовал заточки! Словом, есть еще мастера в Ворсме 

Ворсма еще сохраняет уголки старины, где стоят вековые дома. Кроме монастырского острова мне очень нравится райончик на улице Завьялова — это центр, сразу за автостанцией. Тут, в плотном объятии жилых улочек с частными домами стоит церковь Иоанна Предтечи (1846 год).

Небольшая площадь перед ней имеет два примечательных памятника.

И пусть царь-реформатор в этом исполнении смотрится как-то карикатурно, его тут не забыли 

Помнят даже битвы!

Рядом пара весьма старинных домов, в которых, судя по-всему располагается начальная школа. Состояние оставляет желать лучшего. Видимо, это то самое здание, которое в 1894 году сельское общество передало под школу — один из двух каменных домов купца Братанова. Братанов был производителем складных перочинных ножей. Оказывается, и на маленьких ножах можно нажить большие капиталы 

Остались сведения, что на первом этаже были комнаты учителей и сторожа. На втором этаже находились три классные комнаты. Школа была начальной с 4-летним сроком обучения. Одним из первых директоров Братановской школы был Сергей Ксенофонтович Преображенский. Мы только потом поняли, что на улицу Голицына школа выходит непарадным фасадом.

Парадное крыльцо с балконом выходит на нынешнюю улицу Завьялова и было окружено садом. Сейчас все прозаичнее.

Рядом еще одно старинное здание, которое тоже стало школой. Возможно принадлежало тому же купцу.

Если вы небольшой любитель сельских улочек и наличников, вы в Ворсме заскучаете.

Мы выехали дальше по тракту.

Источник