Чижовское кладбище в столице. Над могилой танкиста Зиновия Колобанова белоствольная берёзка тихо покачивает длинными зелёными рукавами. Лёгкие тени пробегают по коричневому граниту надгробья, по мемориальной доске.
Я стоял и не верил своим глазам: здесь, на минском кладбище, обрёл вечный покой человек-легенда, чей подвиг широко известен всем танкистам мира.
Во всех монографиях, посвящённых истории бронетанковых войск, тот бой описан. Грубо, коряво, без подробностей. Упомянут, скорее. А ведь экипаж старшего лейтенанта Колобанова в одном бою уничтожил 22 фашистских танка! "Мировой рекорд": ни одному танкисту мира в одном бою не удалось его превзойти.
...Этот человек долгие годы жил в Минске – и долгие годы ему не верили. Как же иначе? Не получил ведь Зиновий Григорьевич Колобанов ни звания Героя, ни звания почётного гражданина Ленинграда, у стен которого совершил он свой подвиг.
Давайте же, отбросив нескончаемую текучку, вспомним о человеке, чей подвиг известен всем и имя которого тихо шепчет на минском кладбище белоствольная берёзка, печально взмахивающая над мемориальной доской длинными зелёными рукавами...

Трижды горевший, уволенный и разжалованный старлей

Зиновий Григорьевич Колобанов родился в 1913 году в селе Арефине Вачевского района Нижегородской губернии. После окончания восьмилетки учился в техникуме. В 1932 году по комсомольскому набору был призван в ряды Красной Армии, а через четыре года с отличием окончил Орловское бронетанковое училище имени М. В. Фрунзе. Как отличник он имел право выбирать место службы. Выбрал Ленинград, "который любил заочно".
Он был влюблён в технику. Осенью 1939 года, когда началась советско-финляндская война, командовал танковой ротой в 20-й тяжёлой танковой бригаде. Бригада первой вышла к линии Маннергейма, его рота оказалась на острие удара. Именно тогда Колобанов первый раз горел в танке...
В бою у озера Вуокса он снова вырвался со своей ротой вперёд – и опять пришлось спасаться из горящей машины.
Третий раз он горел уже весной 1940-го, под Выборгом.
Закончилась та война – и капитан Колобанов опять "погорел". В ночь с 12 на 13 марта 1940 года, когда солдаты обеих армий узнали, что между СССР и Финляндией подписан мирный договор, "русские пролетарии" бросились брататься с "финским пролетариатом, одетым в серые шинели". Не все командиры и политработники смогли удержать своих бойцов от этого шага. Начальников строго наказали. Среди них оказался и Колобанов – его понизили в звании и, лишив всех наград, уволили в запас.
Ну а с началом Великой Отечественной войны Колобанова призвали из запаса и направили в 1-ю Краснознамённую танковую дивизию, созданную на базе его родной 20-й тяжёлой танковой бригады. Поскольку у Колобанова был боевой опыт, ему присвоили звание старший лейтенант и назначили командиром роты тяжёлых танков КВ. Правда, о прежних наградах пришлось забыть – предстояло начинать всё заново, с чистого листа.

"Стоять насмерть!"

– Задание я получил лично от командира дивизии Баранова, – рассказывал Колобанов уже после войны ленинградским журналистам. – Он показал мне на карте развилку дорог, идущих на Лугу и Кингисепп, и приказал: "Перекрыть и стоять насмерть". Обстановка под Ленинградом была такой, что приказ комдива я воспринял буквально.
Да, отступать было уже некуда: позади – Ленинград...
Колобанов рассказывал: "Когда я вернулся в роту, там заканчивали погрузку снарядов. Брали главным образом бронебойные. Два боекомплекта. Дорог, которые следовало перекрыть, было три. Я отдал приказ экипажам, направив их на дороги по флангам, сам решил встать на дороге посредине. С командирами танков мы поддерживали связь по радио.
Ротный направил два танка – лейтенанта Сергеева и младшего лейтенанта Евдокименко – на лужскую дорогу (ныне – Киевское шоссе). Ещё два КВ под командованием лейтенанта Ласточкина и младшего лейтенанта Дегтяря направились защищать дорогу, ведущую на Волосово.
Танк же самого командира роты встал в засаду у дороги, соединяющей таллинское шоссе с дорогой на Мариенбург – северной окраиной Красногвардейска.
Снова дадим слово Зиновию Колобанову: "Дорога шла мимо нас под небольшим углом, отлично просматривалась. Начали оборудовать позицию для засады. А вырыть капонир для КВ – это, прямо скажу, тяжкий труд. Да ещё грунт попался крепкий. Но оборудовали и основную позицию, и запасную. Поставили танк, всё тщательно замаскировали".
Для своего танка Колобанов определил позицию таким образом, чтобы в секторе огня был самый длинный, хорошо открытый участок дороги. Расстояние до него – метров 150, не больше. Кругом в поле виднелись неубранные стога: по обеим сторонам дороги на Мариенбург тянулись обширные заболоченные луга. Было даже небольшое озерцо с беспечно плавающими по нему утками.
Колобанов рассказывал о своих ребятах: "Замечательные, прекрасные люди. Не знаю, поймёте ли вы это, но экипаж танка – больше чем семья. Ведь танк – машина, которая подчиняется коллективу. Здесь необходимы полная слаженность и взаимопонимание. Иначе воевать нельзя. Я понимал и чувствовал каждого: опытнейшего механика-водителя Колю Никифорова, командира орудия, настоящего мастера своего дела Андрея Усова, очень смелого радиста Пашу Киселькова, заряжающего, хорошего человека Колю Роденкова".
Ближе к ночи подошло пехотное прикрытие. Молоденький лейтенант отрапортовал Колобанову, что прибыл в его распоряжение. Опытный танкист понимал: от пехоты в этом бою будет мало толку. Но опасаясь, что гитлеровцы зайдут КВ в тыл и ослепят экипаж дымовыми шашками, приказал разместить пехотинцев позади танка, в стороне, чтобы они присматривали за флангами.

"К бою!"

19 августа 1941-го. Утро. Поднималось солнце.
В десять часов раздались выстрелы слева – на дороге, где держали оборону бронированные машины лейтенанта Ласточкина и младшего лейтенанта Дегтяря. По радио сообщили, что один из экипажей вступил в бой с немецкими танками.
У них же, под Войсковицами, по-прежнему было спокойно. Колобанов вызвал к себе командира боевого охранения и приказал: пехотинцам открывать огонь по противнику только тогда, когда "заговорит" орудие КВ.
Во втором часу дня появились вражеские машины.
Захлопнув люки, экипаж замер на своих местах. Командир орудия старший сержант Андрей Усов доложил, что видит три мотоцикла с колясками. Последовал приказ командира:
– Огня не открывать!
Немецкие мотоциклисты промчались в сторону Мариенбурга, не заметив замаскированный в засаде КВ. Выполняя приказ Колобанова, не стали открывать огня по вражеской разведке и пехотинцы прикрытия.
Пыль ещё не улеглась, когда показалась колонна. Впереди – штабные машины, за ними – танки. На Ленинград шли подразделения 10-го танкового полка 8-й танковой дивизии Вермахта.
Т-III и Т-IV двигались на сокращённой дистанции, подставляя свои левые борта почти строго под прямым углом к орудию КВ: идеальные мишени! Люки их были открыты, часть немцев сидела на броне. Экипаж даже различал их лица – до дороги было всего полтораста метров!
Колонна вытягивалась и вытягивалась по шоссе. Казалось, ей не будет конца. "Восемнадцать... Двадцать... Двадцать два!", – считал танки Колобанов.
В это время на связь с командиром роты по радио вышел комбат Шпиллер. Он сурово спросил:
– Колобанов, почему немцев пропускаешь?!
Отвечать комбату было некогда: головной танк медленно выехал на перекресток и вплотную приблизился к двум берёзам – ориентиру №1.
Тот головной танк они подбили первым же снарядом. Вторым выстрелом, прямо на перекрестке, был остановлен второй танк. На дороге возникла пробка. Колонна сжалась, как пружина, и танки слились в одну серую стену. Колобанов приказал перенести огонь на хвост колонны, чтобы окончательно запереть её на дороге. Так противник оказался в ловушке: ни вперёд, ни назад танки двигаться не могли, а свернуть на заболоченное поле не отважились.
Первое время немцы не могли даже определить, откуда ведётся стрельба, и открыли огонь из орудий по копнам сена, которые тут же загорелись. Но вскоре засада была обнаружена, и началась танковая дуэль одного КВ против восемнадцати немецких машин.
На машину Колобанова обрушился целый град бронебойных снарядов. О чём думали тогда вражеские танкисты, разворачивая башни и приникая к прицелам? Вероятно, одинокий советский танк казался им самоубийцей. Они же ещё не знали, что имеют дело с КВ.
От маскировки вскоре не осталось и следа. Танкисты задыхались от пороховых газов, глохли от частых ударов немецких болванок о броню. Заряжающий, он же младший механик-водитель, красноармеец Николай Роденков работал в бешеном темпе, загоняя в казённик пушки снаряд за снарядом. Усов, не отрываясь от прицела, продолжал вести огонь...
После войны Колобанов вспоминал: "Меня часто спрашивали: было ли мне страшно? Неловко отвечать, могут принять за хвастуна. Но никакого страха я не испытывал. Объясню, почему. Я – человек военный. После выхода в отставку я двадцать три года проработал в народном хозяйстве. Но всё равно всю жизнь чувствовал себя военным. Тогда командир дивизии дал мне приказ "стоять насмерть". Это не какая-то эмоциональная формулировка, а точный приказ. Я принял его к исполнению. Был готов, если надо, умереть. И никаких страхов у меня уже не возникало и возникнуть не могло".
...Командиры машин, державших оборону на других дорогах, докладывали по радио об обстановке на их участках. Из этих донесений Колобанов понял, что и там идут ожесточённые бои и помощи не будет...
Понимая, что попали в западню, немцы пытались как-то маневрировать. Но застревали в болоте. Снаряды КВ поражали их танки один за другим. А вот многочисленные прямые попадания вражеских снарядов не причиняли особого вреда советской машине.
На помощь немецким танкистам пришли двигавшиеся вслед за колонной пехотные подразделения. Гитлеровцы выкатили на дорогу противотанковые орудия. Колобанов заметил эти приготовления противника.
– Ориентир два! – закричал он. – Прямой, под щит, осколочным – огонь!
Усов ударил осколочно-фугасными снарядами по противотанковым пушкам. С немецкой пехотой вступило в бой находившееся позади КВ боевое охранение.
Усову сразу удалось уничтожить одно орудие вместе с расчётом. Но вторая пушка успела произвести несколько выстрелов. Один из них разбил панорамный перископ, из которого вёл наблюдение за полем боя Колобанов, а другой, ударив под башню, заклинил её. Усову вскоре удалось разбить и ту пушку, но КВ потерял возможность поворачивать свою семитонную башню. Теперь довороты орудия вправо и влево можно было делать, только поворачивая весь корпус танка.
И снова слово Колобанову: "Что помнит танкист о бое? Перекрестье прицела. Тут напряжение таково, что время сжимается, на посторонние мысли нет ни секунды. Помню, как мои ребята кричали: "Ура!", "Горит!.." А восстановить какие-то подробности этого боя – не могу".
...Николай Кисельков вылез на броню и установил вместо повреждённого перископа запасной.
Колобанов приказал старшему механику-водителю старшине Николаю Никифорову вывести танк из капонира и занять запасную огневую позицию. На глазах у немцев стальная махина задним ходом выбралась из своего укрытия, отъехала в сторону, встала в кустах и вновь открыла огонь по колонне. Теперь пришлось усердно потрудиться механику-водителю. Выполняя распоряжения Усова, он раз за разом поворачивал КВ в нужном направлении.
Огонь противника постепенно слабел. Наконец последний танк был уничтожен, бой прекратился.
Горели все 22 немецких танка. В их бронированных утробах продолжали рваться боеприпасы, тяжёлый синий дым тянулся над заболоченной равниной...
За время побоища, а оно длилось больше часа, экипаж Колобанова выпустил по танкам и противотанковым орудиям противника 98 снарядов, в том числе все бронебойные. В том бою КВ получил 156 вмятин от бронебойных снарядов.
На связь вышел комбат. Громким голосом Шпиллер спросил:
– Колобанов, как у тебя? Горят?
– Хорошо горят, товарищ комбат!
Старший лейтенант доложил: экипажем разгромлена танковая колонна противника численностью в 22 боевые машины, дальше удерживать позицию экипаж не в состоянии, так как кончаются боеприпасы, бронебойных снарядов нет вовсе, а сам танк получил серьёзные повреждения.
Вскоре на броневике подъехал Шпиллер. Вместе с ним был гражданский человек с киноаппаратом в руках. Прильнув к видоискателю, он снял длинную панораму горящей колонны немцев.
Шпиллер поблагодарил экипаж за успешное выполнение боевой задачи и сообщил, что скоро к месту боя подойдут танки лейтенанта Ласточкина и младшего лейтенанта Дегтяря, а Колобанову надо идти к ним навстречу.

Награда, слава и... забвение

...За тот бой старший лейтенант Колобанов был награждён орденом Красного Знамени, а командир орудия танка старший сержант Усов – орденом Ленина.
Ленинградский журналист Игорь Лисочкин, изучавший тот подвиг, писал: "В любой стране мира за то, что совершил Колобанов, человеку должны были быть предоставлены все высшие ордена, поощрения, повышения в звании. Почему ему не дали Героя? Я понимаю, что ему обязаны были дать. То, что он и члены его экипажа не были награждены Золотыми Звёздами, с моей точки зрения, невероятная несправедливость. Почему не был награждён? Когда Баранов доложил командующему фронтом и политработникам, которые там были, что Колобанов заслуживает звания Героя Советского Союза, ему сказали: "Ты что? Он только что из тюрьмы вышел. Дискредитировал нашу армию на финском фронте".
Игорь Лисочкин опубликовал большую статью "Мир смотрит на равнину", посвящённую подвигу танковой роты Колобанова. Историки Ленинградской битвы, ветераны пытались добиться справедливости. Но все обращения в Министерство обороны оказались безуспешны. "Ему везде обещали, что его сделают почётным гражданином города Гатчины. Обещали в Ленинграде одну из улиц назвать его именем. В общем, сулили кучу, так сказать, разных поощрений. И ничего не сделали..." – грустно вспоминал ветеран того уникального боя Мельников...
Но и это были ещё не все беды танкиста-героя. Много позже Колобанов с горечью замечал, что его рассказам о бое попросту не верят. Были случаи, когда зал, услышав цифру подбитых танков, отвечал смехом: "Ну и загибает ветеран!".

Судьбы солдатские

После боя рота Колобанова была выведена в ближние тылы на пополнение боезапаса и для ремонта. Но починка танка затянулась почти на месяц: в городе, из последних сил отбивающем гитлеровский штурм, не было ни запчастей, ни рабочих...
Ночью 21 сентября на южной окраине Пушкина рядом с танком Зиновия Колобанова разорвался немецкий снаряд. Герой получил тяжёлое ранение в позвоночник.
В конце февраля 1942-го раненого Колобанова сумели переправить из блокадного Ленинграда на Большую землю. И 43-й, и 44-й год он провёл в госпиталях, с трудом заново учился ходить. Колобанов вспоминал: "Почему-то я был убеждён, что не умру. Но оказался калекой. Всё тело ходуном ходило, голова тряслась. В госпитале, кстати, мне довелось заново увидеть бой под Войсковицами: кадры, снятые там, вошли в один из выпусков военной кинохроники. Набравшись сил и смелости, попросился опять в родную армию. Пришлось, конечно, палку выбросить, держаться. Великое счастье: взяли. Служил. Товарищи понимали меня, помогали. Спасибо им".
В конце 1944 года он возвратился в действующую армию. Случилось чудо: он выжил в тяжелейших боях. Более того – за бои на Магнушевском плацдарме был награждён орденом Красной Звезды, за Берлинскую операцию – вторым орденом Красного Знамени. Войну Зиновий Григорьевич закончил в Берлине.
Игорь Лисочкин, лично знавший Колобанова, писал: "Армия была для него всем – семьёй, домом, чем угодно. После ранения, очень серьёзного, ему осколками перебило позвоночник, его выписали из госпиталя, он был с палочкой. И с этой палочкой его взяли обратно служить. Из его рассказа я понял, что он был счастлив, что может вернуться в родной дом, в армию".
После войны подполковник Колобанов служил в Группе советских войск в Германии. Но в его жизнь вновь вмешался злой рок. Солдат танкового батальона, которым командовал Зиновий Григорьевич, перебежал в английскую зону оккупации... Колобанова допрашивали контрразведчики, ему грозил военный трибунал.
Только благодаря солидарности офицеров-танкистов Колобанов отделался тогда сравнительно легко. Его предупредили о неполном служебном соответствии и перевели служить в Белорусский военный округ.
Дали ему часть не очень хорошую. Но он вывел её в передовые. За это получил награду – охотничье ружьё. Он им очень гордился – даже больше, чем орденом.
Вскоре подполковник Колобанов уволился в запас по инвалидности. О его подвиге постепенно... забыли. Сам же он был человек скромный, помалкивал.
Ушёл из жизни герой-танкист 12 лет назад...
Более счастливой оказалась судьба командира орудия Андрея Михайловича Усова. Он с боями прошёл войну до конца. Вернулся на Витебщину, был секретарём райкома партии. Но, наверное, и в родном его Толочине нет улицы Усова...
Отчаянный радист Павел Кисельков погиб вскоре после того, как был ранен его командир, в бою на Невском "пятачке". В Санкт-Петербурге сейчас живут родные отважного фронтовика.
Погиб и заряжающий, "хороший человек" красноармеец Николай Роденков.
О судьбе же бывшего механика-водителя КВ Николая Ивановича Никифорова известно, что прошёл он всю войну до конца, а затем остался служить в армии, обучал молодых танкистов. В 1974 году скончался от тяжёлой болезни лёгких. Похоронен под Ленинградом, в своей родной деревне Борки Ломоносовского района.

* * *

Многое поменялось сегодня там, на месте боя под Войсковицами. Почва стала суше. Высота, на которой в засаде стоял танк, заросла густым лесом.
Немного дальше неё на постаменте застыл танк-памятник. Могучий богатырь ИС-2, младший брат колобановского КВ, сурово смотрит на место уникального танкового побоища чёрным зрачком 122-миллиметрового орудия.
...А вдоль дороги шумят своим зелёным нарядом молодые девчонки-берёзки – родные сестрицы той, что бережно охраняет вечный покой танкиста-героя в далёком отсюда Минске...

Андрей ДАНИЛОВ, Газета "Во славу Родины" от 9.09.06